Красная пеларгония. Инициации героини романа «Тело»
р.
р.
Первый роман писательницы- и поэтессы-эмигрантки Екатерины Бакуниной выходит в 1933 году в Париже. Текст активно переводят, он благосклонно принят зарубежной публикой, но соотечественники писательницы оставляют разные мнения.
Так, Георгий Адамович писал:
««Тело» Е. Бакуниной — вещь вполне законченная. <...> Но нельзя не признать, что Бакунина в изображении несчастных своих героев и в картине их внутренней жизни беспощадно правдива. Вот самое важное, что можно было бы сказать о людях, обрисованных в рассказе Бакуниной. Они не двигаются и не обмениваются речами в угоду придуманной автором фабулы, — они живут. Автор как будто стоит в стороне, — и только молча за ними наблюдает».
Владислав Ходасевич ни форму, ни содержание романа не оценил, придя к тому, что обыденная «мещанская» трагедия, разворачивающаяся в «Теле», не должна выноситься в литературу.
Первый роман Бакуниной — это ёмкая экспрессионистская и образная вещь. В тексте возникает ряд языков, через которые изображаются те или иные образы. К таковым относятся язык плоти, зимний язык, бытовой и музыкальный.
Большую часть палитры романа занимает серый или грязный неопознанный цвет. Оттенки унылой эмиграции и бедного Парижа выглядят так:
«<...> кора которых черна как сажа и под которыми на убитой земле растёт не трава, а зелено-жёлтая плесень» и «<...> посеревшая от дождей древняя балюстрада».
Париж, который видит Елена, — город женщины с низким заработком и женщины-матери, хозяйки семьи. Город ограничивается пространствами вида из окна жилья героини, базаром и парками, где есть деревья и дети, в следующем романе автора топография расширится и обретёт иную психологию. Через пространства Елена обнаруживает свои идентификации — как русская эмигрантка, как хозяйка семьи, как женщина определённого социального и финансового статуса, как девушка, как женщина, как возлюбленная. Ипостаси являют себя через зрительное соприкосновение с окружающим ландшафтом — тема раскроется в «Любви к шестерым». Пространством идентификации становится, в том числе, и тело героини:
«Сейчас я долго смотрела на себя в зеркало. Я видела лицо, которое совершенно не выражает того, что за ним. Между тем это моё лицо. <...> Я совсем не хочу иметь такое лицо. Не только потому, что оно некрасиво (хотя некрасивая женщина — неудавшийся замысел), а потому, что в нём нет моей сущности».
Тело и физиологический аспект любви Бакунина изображает, прибегая к ботаническим образам. Пожалуй, это самые выразительные фрагменты текста. Тело женщины обретает черты цветов и необычных живых созданий, чаруя выразительностью форм. Все телесные эпитеты и сравнения пульсируют в тексте, сами подобные цветам на фоне размеренной и серой полосы обыденности: «розы сосков», «мои округлые, смуглые улиты выпускают малиновые рога», «рука его подобна путнику, блуждающему по холмам и долинам вплоть до золотого осеннего леса, где прячется рубиновая раковина с таинственным горячим гротом внутри». Во втором романе тело будет наделено меньшей экспрессией и образностью, как и язык всего текста «Любви к шестерым».
Образы телесного — это инициация Елены, как женщины, которая хочет и может получать сексуальное удовольствие. Телесный опыт желанного и возлюбленного тела направил оптику на другую сторону сексуальности, которую она не обрела в супружеской близости:
«Мне хочется больно сжать в руке распалённый цветок моего пола, раскрывшийся, жадный и ненасытный…»
Все самые прекрасные моменты инициации героини, проходящие через тело, находят сравнение с природой, с растениями, с тем, что идеально или прекрасно воплотило замысел. Например, поцелуй возлюбленного становится центральным живописным образом в романе:
«Поцелуй — неиспытанное обжигающее сладострастие, пронизывающее с ног до головы, заливающее завистью к целуемым губам — другие, красные и влажные, как мухоморы, опрыснутые дождём, которые лес прячет во мху».
Не зря губы сравниваются с мухоморами — притягательными, красивыми, но опасными в известных дозах грибами. Это наделяет образ и сам текст символизмом.
Тем не менее человеческое тело, проходя инициацию эмиграции и низкого социального статуса, даже можно сказать, обыденности, обретает противоположные черты. Жильцы из дома, который каждый день видит в окно Елена, это старики или состарившиеся раньше времени ввиду жизненных обстоятельств мужчины и женщины, люди бедные и больные, как и сам дом, осуждённый под снос. Здесь пальцы «похожи на кишащих червей», а тела «как рубцы или вымоченная телячья голова». В нечистотах и бедности, в попытках поддерживать гигиену, Елена не чувствует себя такой же, какой она была в отношениях с любовниками — тело в поту, грязи и поношенной одежде не достойно чувственности, оно безусловно некрасиво и не принадлежит удовольствиям и любви. Оно принадлежит внешнему всецело. Иначе будет обнаруживаться тело в обыденности у Мавры, героини последующего романа Бакуниной.
Инициацию женщины как матери Елена переживает так:
«Меня возмущали набухавшие груди, требовавшие сосания, и я себе казалась похожей на какое-то крупное отелившееся или ощенившееся животное».
И также героиня рассуждает о безусловной материнской любви, изменившей планы на жизнь. Прибегает она к сравнению с крапивой, которая, являясь сорной травой в средней полосе на родине, заглушает пространства непроходимой и высокой стеной:
«Это стало, как крапива жгучая, как крапива же стала глушить желание что-то спасти для себя».
Беременность не была для героини желанной, и для описания телесности материнства автор прибегает к животным образам. Лексика естественного животного, как и физиологического, становится языком для образа новорождённой — такой, какой героиня впервые увидела и запомнила дочь:
«<...> я увидела её, выдавленную из себя, беспомощно свешивающуюся с ладони акушерки, ещё опачканную кровью и слизью, багрово-сизую, казавшуюся мясным комком, вырванным из моего живого тела».
То, в чём Гиппиус обвиняла язык Бакуниной («Женское» остается женским, пока молчит. Начиная же само говорить о себе, превращается в «бабье»), является неприкрытым и бесстрастным к внешнему, но не внутреннему, описанием жизни и телесного таким, каким оно предстаёт на самом деле. Возвращаясь ко второму прозаическому произведению Бакуниной, обнаруживаются красивые простые и прямые слова в изображении тела и физиологии.
Следующим языком образности в романе «Тело» становится стилистика быта и обыденности, которая полнее раскроется также во втором романе. Романы Бакуниной отличаются друг от друга сюжетно и степенью раскрытия психологии героинь, они также разновесны по атмосфере, то есть эмоциональной окраске, но стилистические и связанные с ними тематические мотивы «Любви к шестерым» берут начало в «Теле».
Язык обыденности и бытового превалирует в тексте. Но помимо функции прямого называния и изображения, это также язык того, что вдохновляет жизнь, что обладает витальностью. Это можно увидеть на примере рабочего занятия героини — она вышивает шёлковые платья: «Пёстрый узор, рождаемый моей рукой, единственное во всём окружающем меня, что носит на себе веяние искусства. Его насыщенные тона напоминают о солнце, просторе, о ветре, треплющем расшитый рукав, о кажущейся лёгкости чьих-то жизней…»
Героиня, которая большую часть жизни проведёт за готовкой, стиркой и шитьём, находит в этом вдохновение, а не только течение времени — это делает жизнь саму по себе одушевлённой. Ещё одна сторона бытового и вещного языка в романе — это экспрессионизм. Быт становится краской для образов, появляющихся в романе:
«Вверху, меж облаком и домовой крышей, растянуто небо, похожее на застиранное полотенце».
Ещё одним пространством становится русская зима — мотив зимнего, проскальзывающий в тексте, сопровождает приятные явления или воспоминания у героини. Например, обыкновенный сквозняк создаёт в мыслях Елены цепочку ассоциаций, отсылающих к России, когда жизнь только начиналась и была наполнена надеждами и прекрасным:
«В этом звуке всегда есть щемящая нота, напоминающая рассвет, снежные поля, медленно проходящий мимо сонного города товарный поезд. Белая беззащитная грусть».
Эмиграция и Россия в романе изображаются как обречённость и как волшебство. Россия, кусочками возникающая в памяти Елены, как акварельные картинки, ценные для их автора тем, что они передают ощущение русской культуры. Так, поэзия может быть только снежной, потому что самое прекрасное в России для героини — природа и зима:
«<...> снежные хрупкие блоковские стихи и почва, на которой они распускались, как белые пахучие цветы на болоте…»
С точки зрения лексического состава и особенностей построения фраз, редкого употребления заимствованных слов и экзотизмов, язык текстов Бакуниной является красивым русским слогом, который в эмигрантской среде начала века был отодвинут, за исключением отдельных авторов, например, Алексея Ремизова.
Текст повествования от лица героини сменяется фрагментами воспоминаний — нехронологичность и обрывочность собирают коллаж, делая историю живой, будто рассказанной здесь и сейчас. К другим изобразительным средствам в «Теле» относится мотив музыки на протяжении всего романа. Сравнения с музыкой, образы музыкальных композиций являются декоративной рамкой текста, а также социальным и культурным показателем. Воспоминания Елены о времени до эмиграции, её юности, которые прошли в культурной и обеспеченной среде, окружены музыкой и поэзией. Героиня, рассказывая историю замужества, признаётся, что её притянул к мужу блестящий общественный образ музыканта, оказавшийся совершенно не ослепительным в реальности и вне специфической среды. Вся история Елены это композиция снятых масок с общественности, истории и психологии. Но в одной инициации она всё-таки обретает свободу и сплетение с миром. Это происходит, когда она попадает в пространство города и парка, занятая прогулкой с рынка или работы по пути домой — остров гармонии, выхваченной у быта и обстоятельств , нахождения себя и творческого начала:
«За городом или просто на городском пустыре вдруг ощутишь своё здоровье, сильное тело и то, что кругом хорошо, благодатно».
В «Любви к шестерым» городские прогулки и лавирование станут одной из центральных тем романа. В «Теле» же очень многое намечается.
Завершённый и яркий со стилической стороны роман Екатерины Бакуниной «Тело», будто красивая и ценная жемчужина литературы эмиграции, стал открытием нашего времени. Намечающий темы и мотивы, разработанные во втором романе, этот текст совсем иначе написан — в нём писательница работает над формой экспрессионизма. Он, например, не столь глубок в психологизме и документальности, но показателен как символический текст и текст новой женской телесности.